Эдгар Берроуз - Красный Ястреб [The Red Hawk]

— Он — единственный калкар, — ответил Оконнор. — Но намного больший, чем любой из них. Он был рожден в Столице у обычных родителей калкаров и говорят, что с детства унаследовал жажду крови, которая увеличилась по мере истечения лет. Он гордится своим первым убийством — убийством родной матери, когда ему было десять лет.

Я содрогнулся.

— И в эти руки попала дочь Ор-тиса, — сказал я, — и ты, Американец, помогал в ее пленении.

Он посмотрел на меня в немом изумлении.

— Дочь Ор-тиса?! — вскричал он.

— Ор-тиса, — повторил я.

— Я не знал, — сказал он, — я не приближался к ней ни разу и думал, что она женщина-калкар. Некоторые из них небольшого роста, ты знаешь — полукровки.

— Что ты собираешься делать? Ты сможешь спасти ее? — спросил я.

Лицо его озарилось каким-то светом. Он вытащил свой нож и перерезал путы, которые стягивали мои руки за спиной.

— Спрячься здесь, за деревьями, — сказал он, — и следи за Рабаном, пока я не вернусь. Это будет после темноты, но я приведу помощь. Долина почти целиком состоит из людей, которые отказывались вступать в брак с калкарами и сохранили чистоту расы с древних времен. Здесь почти тысяча чистокровных янков, готовых к бою. Я в состоянии буду собрать достаточно, чтобы навсегда расправиться с Рабаном, и, если опасность для дочери Ор-тиса не заставит их отбросить свою трусость, то они безнадежны.

Он вскочил на лошадь.

— Быстрее! — крикнул он. — Спрячься за деревьями.

— А где моя лошадь? — крикнул я ему вослед. — Она не убита?

— Нет, — крикнул он, — она ускакала, когда ты упал. Мы и не пытались поймать ее. — Через мгновение он исчез на западной стороне холма, а я вошел в небольшой лес, окружавший его. Сквозь мрак моего настроения мелькнул единственный лучик счастья — Красная Молния жив.

Вокруг меня росли древние деревья невероятных размеров — со стволами около пяти-шести футов в диаметре. Их верхушки покачивались в ста и больше футах над моей головой. Их ветви загораживали солнце, а под ними росли маленькие деревья, борющиеся за существование в слабом свете. Огромные давным-давно упавшие монстры лежали, покрытые листьями и отмечая место, где мертвый исполин когда-то оставил семя, намного пережившее его.

Это было чудесное место, где было удобно прятаться, хотя прятаться — не для Джулианов, потому что мы почти не тренировались в этом и еще меньше любили это делать. Как бы то ни было — сейчас дело того стоило. Джулиан скрывается от калкаров в надежде спасти Ор-тиса! Духи девятнадцати Джулианов! На что я, Джулиан 20-й, променял свое гордое имя!

Но почему-то я не стыдился. Было нечто такое, что упрямо объявляло войну всем моим унаследованным чувствам, и я был уверен, что это победит — уже побеждало! Я бы продал свою душу за дочь моего врага.

Я поднялся по холму к развалинам вигвама, но ближе к нему заросли были настолько густыми, что я ничего не видел. Розовые кусты в пятнадцать футов высотой сплелись так тесно, что словно стеной закрывали все от моего взора. Я не видел даже прохода сквозь них.

Рядом со мной было большое дерево со странным узорным рисунком листа. Это было дерево, какого я никогда не видел, но оно интересовало меня меньше того факта, что по нему можно забраться наверх, к месту, откуда я смогу взглянуть поверх розовых зарослей.

То, что я увидел, состояло из двух каменных вигвамов, не настолько разрушенных, как находящиеся рядом. Между ними располагался бассейн с водой — искусственный бассейн с ровными берегами. Несколько упавших каменных колонн лежали поперек, виноград и плющ оплели его, и их концы свешивались в воду, почти закрывая каменную кладку.

Пока я смотрел, группа мужчин вышла из развалин восточного здания и направилась через большую арку, часть которой обвалилась. Все они были калкары; среди них был Рабан. У меня появилась возможность рассмотреть его поближе.

Он был совершенно отталкивающим существом. Его огромные размеры с легкостью испугали бы и самое смелое сердце, потому что он был в полных девять футов роста и чрезвычайно широк в плечах, груди и костях. Его лоб настолько был скошен назад, что трудно было определить, есть ли он вообще; торчащие волосы его жирного скальпа почти срастались с кустистыми бровями.

Глаза были маленькими и близко посажены от грубого носа. Все его черты были звериными. Я никогда не думал, что человеческое лицо может быть таким отталкивающим. Его бакенбарды росли во все стороны, и было видно, что он за ними совершенно не ухаживает.

Он разговаривал с одним из моих пленителей, который оставил меня у подножья холма, чтобы доложиться Рабану — с человеком, который ударил меня в лицо, когда мои руки были связаны, и чье имя было Тав. Гигант говорил гремящим бычьим голосом, который служил той же цели, что и весь его вид и походка, которые были напускными — для пущего страха для окружающих.

Смотря на это существо, я не мог поверить, что настоящая смелость живет в этом огромном теле. Я знал многих бесстрашных людей — Стервятника, Волка, Камень и многие сотни других, и у всех у них смелость всегда шла рука об руку с достоинством и величием.

— Приведи его! — ревел он Таву. — Приведи его! Я хочу его сердце на ужин! — После того, как Тав бросился разыскивать меня, гигант остался со своими слугами, ревя и возмущаясь; он явно следил за свои поведением. Мне он показался превосходным примером того типа людей, которых я видел раньше: у них слова заменяют действия, шум подменяет смелость, и совершенно нет мозгов.

Единственное, что производило впечатление, так это то, что он был огромных размеров, но даже этим он не поразил меня до глубины души — я знал меньших людей, которых я уважал и которые наполняли меня трепетом. А этого я не боялся.

Думаю, только самовлюбленный болван совершенно бы не опасался его, но я не верил в его крики, что он ест человечину. У меня сложилось впечатление, что, если человек действительно собирается съесть сердце другого, то он не будет кричать об этом.

Наконец Тав появился, торопливо взбираясь по склону холма. Он был очень возбужден, в чем я, собственно говоря, не сомневался.

— Он исчез! — закричал он Рабану. — Они оба исчезли — Оконнор и янк. Смотри! — Он протянул путы, стягивавшие мои руки. — Они перерезаны. Как он мог перерезать их, если руки были стянуты за спиной? Вот что я хочу знать. Как он мог сделать это? Он бы не смог, разве что…

— С ним должны быть и другие, — проревел Рабан. — Они последовали за ним и освободили его, захватив Оконнора в плен.

— Здесь не было никого другого, — настаивал Тав.

— Может быть, Оконнор освободил его? — предположил один из группы.